30 июля 1950 г.

Родные и любимые Елена Ивановна и Юрий Николаевич. Получили Ваше письмо от 12/VII. Спасибо за карточки. Ведь в этом, а может, в следующем письме я как раз и просил прислать нам карточки Любимого Нашего, С[вятослава] Н[иколаевича] с женой и Ваших теремков[4]. Еще раз спасибо, что почуяли мою просьбу. Очень огорчились, что мое и Нинкино письмо дошло в таком виде, но мое я писал еще раз. <...> Нелегко и Вам жить, если вокруг Вас творятся такие страшные стихийные бедствия.

Сколько горя кругом, если, как Вы пишете, смываются селения и дороги и все еще висит угроза новых стихийных бедствий. Завтра везу Нинку в больницу на операцию. Операция будет первого августа. Диету она держала строгую. Суп из куриных костей, протертые каши, кисели, сухари. Точно за месяц начала принимать строфант и точно по рецепту. Она совершенно спокойна и полна веры и признательности за Любовь и Заботу. Спокоен и совершенно уверен и я, хотя проходить приходится через все это ногами человеческими. За это время она сильно похудела, мучилась с желудком по обыкновению, но внутренне стала как-то устойчивее. Но если бы Вы знали, родные, сколько мелких уколов, противодействий и неприятностей сопровождало ее новое лечение. Словно кому-то очень не хотелось и не хочется, чтобы она стала здоровой. И вот бессильные в большом кололи по мелким и ничтожным мелочам. Даже интересно было отмечать и видеть эти старания. Но это пустяки. А Забота и Любовь осознаны, и крепка вера, и непоколебима надежда, и сердце полно признательности.

Жена Святослава] Николаевича] кажется нам с Нинкой какой-то особенно милой и своей. Как ее имя?

Елена Ивановна, любимая и единственная, если бы Вы только знали, какую особую радость дают мне Ваши письма. Вы не можете не понимать то могучее чувство, которое живет в моем сердце и которое с каждым разом разгорается все ярче и ярче, вытесняя все лишнее, ненужное. Теперь я понял, что такое любовь, понял, что это - все, что она сильнее всего, что это кратчайший путь, что выше нет ничего и цель - только через нее и ею. Оно выше всех качеств, вот и храню это чувство, и поливаю цветы каждый день и с заботой. Хочу, чтобы этот огонь сердца смел все ненужное и мешающее.

Хочу этого во имя того, чтобы помогать Вам долго, чтобы иметь на это право и быть, если это мыслимо, около Вас. По моему разумению, быть «около» это значит сделаться незаменимым, это значит трудиться и трудиться, и после целого дня напряженной любимой работы увидеть Вас, поцеловать Вашу руку и хоть бы две-три минутки посмотреть на Вас. Ведь прожил полвека, а Любимого Нашего видел считанные часы, и это за всю жизнь; как же дорого и значимо каждое мгновение встречи. Вот болела Нинка, и трудно нам было очень, но мы многое поняли, поняли, как надо быть бережным к близким и любимым, ибо этой бережности вокруг не было, и поняли, как бережно и заботливо нужно даже думать, когда с Вами. И я готов платить и платить еще и еще, лишь бы это дало мне возможность не только не отяготить Вас при встрече, но и быть полезным.

Вы поймете, родная, то, что хочу сказать. Как поняли и почувствовали испорченное письмо. Думаю не о «сладких мечтах» и «орешках в сахаре», а о том, что [бы], когда придет время, быть около, помочь, оберечь, облегчить Ваши трудности, по мере сил и разумения. Ведь Вам будет так трудно. А людям и в голову не придет, чего стоит соприкасание с ними. И еще раз спасибо за письмо. Мы с Нинкой почувствовали, что стали Вам еще ближе и роднее. Ведь Вы ее даже по имени назвали. А сколько радости-то этому было. Вот и Наш Любимый кольцо-то тоже ей первой дал. Вот мы и почувствовали, словно бы Вы приняли нас в свою семью. Спасибо Вам, родная. Всей жизнью своей отблагодарю Вас и каждую капельку силы своей отдам Вам. Когда придет время свидеться, так хочется снять повязку с далекой памяти и понять причины этого могучего чувства Вашей близости.

А дальше только для Вас одной мои строки. Когда в письме я прочел Ваши строки «Я чуть что не заплакала», я столько пережил и передумал, и мне захотелось поцеловать Вашу обувь. Вы, такая недостижимая и большая, и в то же время такая простая, близкая, близкая... любимая, любимая... до боли, до слез, до радости невыразимой. Эту радость дают мне все Ваши, казалось бы, малые слова, незначительные, но такие важные, несущие близость, не на сегодня, не на завтра, а навсегда... навсегда, моя любимая, единственная и неповторяемая... К встрече перечитываю письма Матери в красных обложках[5] и все любимое. Ведь каждая строчка сближает. Хочу, чтобы сознания стали как одно. И еще повторю, о чем уже писал. Дошло ли, не знаю.

Трудное время мне было со своей родной матерью. Тяжкие следы остались на всю жизнь. И никогда сознательно, как помню, не называл я ее «мама». Не мог, не хотел, что-то мешало. И вот Вы единственный человек, кого я в глубинах своего сердца называю «мама» и вкладываю в это слово всю нежность, всю ласку, всю любовь сердца, никогда сознательно не обращавшего этого слова, великого слова к другому человеку. Знаю, что, быть может, не имею на это право, но простите меня, родная, за мою смелость, но что же мне делать, если не могу молчать и если так хочется передать все, чем живу, чем переполнено сердце. Вспомните все мои к Вам письма, стихи, Вам написанные, ведь все то же, но сейчас усиленное до предела, если такой вообще существует. Вот через Вас понял слова «Душа Уч[ителя] ваш дом».

И если около Вашего сердца так уютно, тепло, светло и ласково,то каково же у Великого Сердца, с которым Вы одно. Итак, в тайниках моего сердца я называю Вас «мама», не знаю, почему я это делаю, не знаю, отчего и как родилось это чувство и желание это сделать. Еще раз, родная, простите меня за мою дерзость, но Вы поймете, не осудите, поймете то, что словами выражено быть уже не может. Знайте, что мы с Нинкой Ваши навсегда и без всяких условий. Ваши, Ваши, Ваши. «Родная, любимая моя, светлая, за ласку твою бесконечную, за теплое слово приветное, спасибо большое сердечное!» До чего же я о Вас стосковался.

3 января 48 г., когда я еще ничего не знал об уходе Любимого Нашего, слышал его слова: «Для моих детей-сыновей меч Гесэр-хана». Привет Вам от Нинки. Привет Св[ятославу] Ник[олаевичу] и его жене. Желаю Вам всего лучшего. Всегда и навсегда Ваш, Ваш Борис.