Родные и любимые Елена Ивановна и Юрий Николаевич!
Большое спасибо за Ваше письмо от 19-го июля и память. Получили его второго августа, как раз в день моего рождения, как радостный подарок. Спасибо, что не забываете нас своим вниманием и заботой, за заботу благодарю. <...> Утром В[еликий] Вл[адыка] сказал: «Хочешь о Матери? Пиши: Первозванная первая придет и скажет слово обо Мне. И будут слушать, и будут внимать, как на картине твоей. Ее (картину) увековечим. Место займешь около нее по праву сыновства своего. И оявишь себя на высоте. Близость к Матери неотъемлема. Встретитесь, как будто бы разлуки и не было совсем, и сразу войдете во взаимопонимание, т.е. сознания [ваши] ассимилированы в веках. Ояви любовь, ничего не требующую и лишь дарящую. Потуши себя. А ее можешь поднять еще выше в сердце своем. И чем выше поднимешь, тем ближе ко мне подойдешь. Здоровье Дам. Силы Дам. Но любовь, но преданность и готовность должен принести сам». Много еще я имел тогда, но и трех писем не хватило бы для всего. А Вы мне писали о каком-то пьедестале и разочаровании. Родная моя, простите меня, но в первый и последний раз говорю: не согласен, не согласен, моя любимая, близкая и родная, не согласен ни на какие разочарования. Не с меркой обывательской подхожу. О близости времени, предшествующего встрече, и мне В[еликий] В[ладыка] сказал; также было сказано и о спокойствии и мощи. И мне так было радостно видеть подтверждение этого в письме Матери. Сердце шептало верно. Сегодня же начал [переводить] письмо Матери от семнадцатого января тридцать шестого года. Значит, одна пятая часть писем уже закончена.
Конечно, самая трудность лежит именно в красоте, своеобразии и богатстве Ея фразеологии. Иной раз просто становишься в тупик. Но, родная Вы наша, как хорошо, как счастлив иногда я бываю, что она есть на свете - единственная и неповторяемая. Конечно, мы с Нинкой только думаем и говорим о радостной встрече. Конечно, трудно, и трудности растут, но теперь уже все это не важно, как-то все уже прошлое, уже уходит из поля сознания. Все пройдет, а встреча будет. С грустью думаю о том, что через три недели снова придется впрячься в тяжкую повозку зарабатывания на кусок хлеба, и грустно мне, что даже Матери уже не смогу уделить столько времени, как сейчас. Вам не понятны мои слова о картине, помните, я говорил Вам о трех картинах, нарисованных мною. Одна касалась нашего Любимого, другая - Матери и третья - В[еликого] В[ладыки]. Мечтаю видеть их на большом полотне в Музее нашего Любимого. Вот о средней картине и говорилось - изображает момент, когда слушают. <...> Еще должен Вам сказать, что когда в письмах встречаю слова Елены Петровны, то я их не трогаю, также и все то, что взято из Учения, если в состоянии найти, откуда именно (нашел почти все), ведь все это уже есть!
Мы очень тронуты приветом от Юрия Николаевича и шлем ему особенно радостно привет в ответ. По-прежнему каждое утро посылаю Вам свой сердечный привет и любовь. Чувствуете ли? Говорят, сердце сердцу весть подает. Скажите мне, родная, почему всегда так бывает, что в Ваших письмах каждый раз Вы выражаете то сокровенное, чего именно мне хотелось бы иметь в будущем. Особенно в последнем Вашем письме. И когда Вы будете думать о будущем и обо мне, то Вы просто считайте, что моя воля слита с Вашей в восполнении Ваших желаний и мыслей, что это одно. Это условие освободит Вас от излишних сложностей. <...>
Итак, родные Вы наши, шлем Вам свой привет и лучшие чувства. Елена Ивановна, любимая, до свидания, как и всегда, всегда и навсегда Ваш, сыновне Ваш Борис.
|
