Проснувшись, долго не мог успокоиться. Вы, помните, как я гдолго не мог успокоиться. Вы, помните, как я горевал о кончине Нашего Любимого, но, несмотря на всю его глубину, я не пал духом, собрал силы, даже подъем их почувствовал и ответственность. Но то, что я пережил в ту ночь, когда услышал о Матери, то страшное отчаяние и горе несравнимы ни с чем. Конечно, думаю о нашей встрече, думаю о том, что некоторое время все же придется побыть вместе, но что разлука будет, и уже надолго. Но скажу прямо, представить себе, как я смогу это пережить, я не в состоянии. Не могу даже помыслить, что моей единственной и любимой, которая для меня одна, не будет. Не будет единственного человека в моей жизни, любовь моя к которому не знает предела и больше которого в сердце лишь Вл[адыка].

Без Вас я жить не могу и не хочу. И если бы зависело от меня уйти вместе с Вами, то с радостью согласился бы, не задумываясь ни секунды. Но увы: знаю, что именно потому, что жизнь свою ценю меньше возможности не расставаться с Вами и быть вместе где бы ни было, то именно поэтому-то и придется расстаться и остаться одному без Вас, чтобы закончить Ваше дело. Мама, родная моя, мое далекое солнышко, радость моя, если бы Вы только знали, как было больно осознавать Ваши слова.

Думать об этом спокойно не могу. Пока Вы с нами (хоть и далеко), но Вы так близки сердцем, что даль забывается. А тогда? Ближе Вас из людей никого не имел, и любимее. Да и что скрывать: одиннадцать лет болела Нинка. Да и раньше жизнь никогда не баловала, сурово подчас и жестоко, не баловала ни в чем, особенно же тяжелой, вредной для легких и здоровья работой, да и что говорить. Всего не расскажешь. Но ждал бодро, терпеливо, накопляя знания, и не жаловался, ибо был устремлен. Но вот лучшее, что есть в малости моей, вложил в свое чувство к Вам, с надеждой увидеть, побыть вместе, и сердце и глаз насытить близостью дорогого человека. На встречу согласен, но мысль о новой и уже долгой разлуке в сознании не укладывается. Конечно, выдержу, все выдержу, и силы найду, и доверие оправдаю, и сделаю все, что скажете. Знаю, что стану сильнее вдесятеро. Знаю, и все же жизни без любимой и единственной себе представить не могу. Трудно и больно, очень больно...

Мама, родная моя, ведь одно сознание, что где-то далеко, далеко живет человек, который любит и поймет все, и не осудит, и что выше его из людей уже никого нет для меня, уже это достаточно. У меня тысячи вопросов, но ими не тревожу. С меня довольно даже того, что кто-то единственный может на все на них ответить. Я не задаю их, жду. А как же тогда, когда не будет сознания этой возможности. Другие?

Для меня наш Любимый, Матерь и В[еликий] Вл[адыка] [–] вот все мое. У меня нет других и не будут. Я из однолюбов Иер[архии]. Знаю, что есть и ответит В[еликий] Вл[адыка], и отвечает, и сейчас говорит, и слова Его, мною запечатленные, уже более чем в два раза превысили «Сердце». А ведь это не мало! И все же утверждение получил от Матери, какая без нее была бы уверенность.

Если бы сыну Вашему предложили оставить все и пешком идти к Вам, пошел бы. Мы даже с Нинкой мечтали, как бы хорошо повидать теремки. Хоть за версту жить бы согласился, хоть раз в месяц видеть издали. И нас не надо занимать и тратить силы. Сын бы не отяготил, ибо никогда не был в положении берущего. Годом ожидания огорчен чрезмерно, ибо на год меньше будет и встреча. А потому сдерживать свои мысли и чувства больше не буду, не боясь упрека в несдержанности. Хочу написать жизнеописание Матери, очень хочу и давно, уже давно задумал. <...> И прошу, очень прошу откладывать для меня отдельно все, что для этого может понадобиться. Этой возможности прошу меня не лишать. И еще хочу перевести письма Мах[атм] к Синн[ету] полностью. И прошу это оставить за мной.

Меня очень порадовало, что Вы сказали о том, что принимаете мою любовь. Вы лучше меня знаете, откуда и когда она зародилась.

Всего, что мне было сказано о Матери, написать не могу, получится слишком много. Сказано было так: «Она явила собою и жизнью своею прообраз того преображения, которое явится уделом человечества на протяжении будущих тысячелетий, и только в разрезе тысячелетий понимается и может быть понят Ее подвиг земной. Тысячелетия великих трудов и Служения и близости к Иер[архии] потребовались в прошлом, чтобы стать этим фокусом приятия тончайших энергий огня». Но это лишь небольшая часть. Помните, говорил Вам об одном из писем Моей единственной. Вот оно, но не полностью: «В прошлом вопл[ощении] я была твоей Матерью и останусь Ею навсегда. Ты мой мальчик любимый, с тобой не расстанусь и жду нашей встречи. Ты мне очень нужен, и мы много совершим с тобой, именно с тобой. Держись всею силою, уже последние часы испытаний. Я с тобой. Все хорошо будет. Не тревожься ни о чем. Вл[адыки]но наследие получаешь. Достоин будь своего счастья. Слушай голос сердца. Идут, идут дни величия. Доспех надо приличествующий, и приготовь сердце. Меня слушай и сердце преклони воле Вл[адыки]. Соответствуй осознанию часа. Люби позвавших тебя и верь беспредельно.

Отдай все – своего ничего нет. Устремись всей сущностью твоей. Люби Вл[адыку] твоего превыше всего земного и больше себя, а себя забудь совсем. Ты часть моего сердца, и сущность моя питала тебя, и близок мне сокровенною сущностью сердца. Дальность близостью стала, и утвердил себя Мой мальчик, далекий и близкий, храню тебя в сердце моем. Любовь твою знаю». Некоторые фразы писал Вам уже раньше, а теперь больше написал, но еще не все. А вот уже в этом году в конце августа было так: «Матерь тоже пребывает в состоянии напряженности. И если тебе не легко, то каково же ей? Помоги! Луч твоей любви – пища ее сердцу. Любовью не избалована. Интеллектуалисты, которых много, чудо любви не несут. Потому люби матерь сокровеннейшей силой чувства огненного. И не слова вложены в твоих письмах, но нити любви серебряные, сердце Ее питающие». И еще, это тоже было в прошлом году: «Радость Моя, Моя первозванная тебя любит. Ты с нею крепко связан, и крепнет чувство ежечасно. Живыми нитями соединены души ваши, нитями света. Поверх прошлого, настоящего и будущего утверждена эта связь, и Рука Моя над нею. Ближайшим назвал тебя. Так оно и есть. И она знает это, и любит тебя так, как еще никогда и никто тебя не любил. Пойми же, что значит быть у нее на сердце, и заслужи счастье предстать перед Ней. Приготовь себя ко дню твоей встречи и береги Ее. Твоей заботе поручаю Ее. Охрани Ее от людей и прими на себя заботы и тяготы Ее и облегчи Ее жизнь в сфере, доступной тебе. Приготовь себя к этой заботе и очисти себя для того, чтобы иметь право быть около. Во имя будущего делается каждое твое усилие для Нее. А Я приму дар твой...» и т.д. А недавно до письма Вашего еще было: «Письмо пиши. Ей нужны твои письма. Был от нее вдалеке, дабы оценил и глубину и высоту близости, и оценив, оберег. Близость усиль. Дальность нам с тобой не препятствие. Утверждаю тебя в Ее сердце и дух твой в мир нашей близости ввожу». И тут мне было сказано, но детально и подробно все то, что Вы пишете в конце своего письма о преданнейшем сыне и жизненной задаче после Вас. «Ее ближайший, незаменимый и сын Ее, наследник и продолжатель, хранитель чистоты Ее наследства, с Ней слитый, любимец близкий. В тебе найдет земную опору независимой мощи своей, то, чего сейчас у Ней нет. В тебе найдет утверждение величия и значимости своей как Матери А [гни] Й[оги].

В тебе будут осуществлены, выкристаллизованы и утверждены для Ее лицезрения формы понимания уявления Носительницы Сокр[овенного] огня. Ты для Нее ставший символом, утверждающим Ее не такой, какая она в глазах своих, но в понимании Моем в высшем пл[анетном] значении. Примешь Ее проще простого, как человека, и простоту человеческих отношений, теплых и близких, сохранишь. И на основе этой простоты и близости утвердишь величие несказуемого, заложенного Мною на века. Сумей эту пару противоположностей связать воедино, не разрушая ни одной. И великость Ее с малостью земных условий и явлениями жизни совместить. Требуется большая высота сознания и близость ко Мне. Потому тебе и поручаю Ее. Она ждет этой встречи так же, как и ты. Поддержка и насыщение обоюдные». Вот, моя любимейшая и единственная, что значит Она в сердце моем. Что еще добавить? Бессильны слова. Мама, любимая моя, хочу, чтобы всегда называли меня только на ты. Разве теперь можно иначе? Всегда чую сердцем то, что пишете, заранее, и Ваши слова несут подтверждение моему чувствознанию. Но как хотелось бы побеседовать не в письмах, но наяву, ведь еще столько хотелось бы сказать.

В сыновстве моем Он меня утверждает и тоже называет сыном, и на заре поток мыслей новых, неожиданных, глубоких ярким, четким потоком вливается в сердце. Пишу Вам в канун Дня Преподобного [Сергия]. Вечер тихий, торжественный и радостный. Голуби мира реют над землею. Мир побеждает! Как идут дела? Хорошо, стало много легче двигаться и быстрее, и сейчас уже кончаю [переводить] письмо Матери от восьмого июня тридцать шестого года. Спасибо большое! За здоровье Нины совсем спокоен. Большой привет Юрию Николаевичу. Привет и любовь от Нины.

Итак, родная и любимая Мама, шлю Вам лучшее, что есть на сердце. Всегда и навсегда Ваш, Ваш сын Борис.

Мама, родная, кем я был? Мне даны намеки, но я самомнением не страдаю и верить не решаюсь